Василий Головачев - Вирус тьмы, или Посланник [= Тень Люциферова крыла]

Бой с третьей парой был самым трудным, потому что эти вокуа были не просто воинами, они были жрецами и колдунами, способными влиять на психику противника. Никита почувствовал их мастерство тотчас же, застыв на мгновение из-за раздавшейся в голове команды «стой!» и пропустив в результате изумительный по точности и силе удар в переносицу. На какое-то мгновение он отключился, бессознательно закрывшись в «глухой защите»; хитрость приема заключалась в том, что открывался живот и бока бойца, то есть печень и почки, но Сухов был специально тренирован и имел отличный мышечный каркас, пробить который индейцу не удалось.

Очнувшись, Никита поймал взгляд вокуа, в котором отразились удивление и озабоченность, и это подстегнуло его к демонстрации особого способа защиты и передвижений — хиккими, по терминологии каратистов, и «тающий дым», по терминологии россдао. Около двух минут он просто уклонялся от ударов, ускользал, танцевал, опустив руки и работая ногами и корпусом. Индеец ни разу не смог поймать его в петлю захвата или провести свой «коронный» выпад рукой, имитирующий укол копьем, после чего рассвирепел, что было непростительной ошибкой для такого мастера, как он. Дважды попытавшись внушить противнику остановиться или хотя бы закрыть глаза, вокуа успеха не добился, удвоил темп, потерял всякую осторожность и даже не успел удивиться, когда Никита «достал» его с большого расстояния, использовав эффект кистеня, когда в ударе участвуют все суставы, корпус, бедра и руки.

«Спасибо, мужики! — подумал Никита, вспоминая своих учителей россдао в Москве и Хабаровске. — Что бы я смог сделать без вас!»

Опустил руки и только теперь ощутил, как гудят мышцы и болит все тело. Однако бой еще не кончился. К арене, на которой было повержено десять лучших индейских борцов, приближался чичим Сипактональ. Снова тишина завладела стадионом, тишина враждебная и грозная, и холодок страха ручейком протек вдоль позвоночника: индейцы-зрители не сомневались, что колдуны будут убиты, как не сомневались и в праве своих предводителей убивать кого бы то ни было без суда и следствия.

Двое воинов в черном протянули Никите и Толе мечи, легкие, смертоносные, изогнутые, красивые, зловеще-совершенные в своей красоте.

— Ты будешь биться с моим слугой, — сказал пренебрежительно Сипактональ Такэде и повернулся к Сухову. — А ты, колдун, умрешь от моей руки.

— Не спеши, спесивый индюк, — тихо произнес Никита, чувствуя поднимавшуюся изнутри ненависть. — Не то я тебя сильно огорчу. Уэтля ты приберег себе на закуску? Или уже казнил?

«Главный воин империи» побледнел, вернее, полиловел — бронзово-медная кожа не могла бледнеть, как кожа белого человека, а глаза его вспыхнули угрозой и злобой. Правда, на мимике это не отразилось, как и на речи.

— Хорошая мысль, чужак. Пусть сотник тикуй-рикуки покажет свое мастерство в бою с тобой. А потом вами обоими займусь я. — Чичим щелкнул пальцами, и вскоре из-за кубического здания с барельефом во всю стену вывели Уэ-Уэтеотля в коричнево-золотом костюме. На лице саагуна читалось непробиваемое спокойствие. Меч его был при нем. Он остановился возле друзей, не ответив на их приветствие, и стал глядеть на центральную трибуну с тронами. Сипактоналя он словно не заметил.

— Уэтль, сын Мишкоамасацина, зодчий Халиско, сотник тикуй-рикуки Повелителя Дома Утренней Зари, — сказал Сипактональ негромко, но так, что его услышал весь стадион, — ты подозреваешься в сговоре с колдунами из чужой страны и должен кровью смыть подозрение, убив их. Если ты не сможешь этого сделать, умри, и я закончу жертвоприношение храму Науатль.

Цепь воинов отступила назад и снова застыла. Сипактональ выждал эффектную паузу, ткнул кулаком себя в грудь — таков был сигнал начинать бой, и в то же мгновение Уэ-Уэтеотль выхватил меч из ножен и одновременно нанес удар — так, как он когда-то проделал этот финт на поле с каменными головами. Однако на сей раз Никита был готов к атаке. Его меч взлетел сам собой и отразил удар, так же сменив плоскость взмаха, чтобы встретить еще один удар — нэкодэ, по терминологии кэмпо. В комбинации таких ударов было пять, что соответствовало количеству когтей кошачьей лапы. Если бы не встреча Сухова с Уэ-Уэтеотлем в доме Тааль, где тот продемонстрировал танцору несколько таких комбинаций, вряд ли Никита смог бы отразить все пять ударов. Клинки встретились и вновь разошлись. По трибунам прокатился шелест: индейцы суеверно отгоняли злого духа, дотрагиваясь до висящих на шее ожерелий с амулетами из перьев. Еще комбинация и еще, Сухов держался, но чувствовал при этом не возбуждение и удовольствие, а стеснение и тревогу. Он не успевал за атаками, Уэ-Уэтеотль по неизвестным причинам щадил его.

Мечи друг из друга выбили снопы искр, трижды пересекаясь между противниками в точке равновесия. Оба наносили удары без замаха, но Никита при этом тратил больше времени и сил. И тут у него возникла идея.

Последующая атака саагуна наткнулась на хорошо подготовленный блок и удар ногой по руке с мечом. Как ни был хорошо подготовлен индеец, земным кэмпо он не владел, и меч вылетел из его руки. Сухов коршуном кинулся к мечу, чтобы Сипактональ не успел что-либо предпринять, и быстро подал меч сотнику разведчиков Повелителя, шепнув:

— Сделай так, чтобы последний твой удар пришелся на левое плечо.

На лице Уэтля ничего не отразилось, ни гнева, ни досады, лишь в глубине глаз мелькнула улыбка, а в следующее мгновение они уже снова скрестили клинки.

— Достаточно! — донесся до них голос поздно спохватившегося Сипактоналя. — Сотник, я убедился, что ты предатель! Ты не можешь их убить. Или не хочешь, что вернее. И будешь принесен в жертву богине Науатль. — «Первый меч империи» повернулся к тронам правителя и жрицы. — Я жду повеления.

Правитель выслушал, что ему сказала Тааль, и его скрипучий голос пронесся по площади.

— Богиня Науатль принимает жертву. Но Уэ-Уэтеотль должен погибнуть, как подобает воину, с мечом в руках.

Сипактональ вскинул сжатую в кулак руку, повернулся к бойцам, продолжавшим фехтовать, и в этот момент меч индейца врезался в левое плечо Никиты, точно в «родимое пятно» Вести.

Сухов пропустил, что говорил и делал дальше главный военачальник Дома Утренней Зари, на некоторое время он оглох и ослеп, погруженный в кипящий котел боли, барахтаясь изо всех сил, чтобы не захлебнуться. Выплыл! Удивительное ощущение распахнувшейся бездны охватило его, и череда призраков вдруг вынырнула из этой бездны и вошла в его плоть, и с каждым погружением сила его росла, голова свежела, тело освобождалось от оков утомления, пока наконец боль не схлынула совсем, оставив человека на берегу океана под названием Память, переполненного энергией и знанием.